знак отличия, положение его в семье мгновенно изменилось. Пришел конец тирании слуг. Теперь он уже был вхож во внутренние покои, где величественная мать с гордостью представляла своего отпрыска родственницам и гостьям, с жадностью слушавшим его рассказы о путешествии. И конечно же, юный Роби, как павлин, распускал свои новые перья!
Доселе дни его проходили между помещениями слуг и классной комнатой. Никогда не получал он должной Доли материнской любви. Внутренние покои доме казались ему заколдованным дворцом.
"Во младенчестве, — писал он, — любовь и материнская ласка должны доставаться ребенку без просьб. Они так же необходимы ему, как свет и воздух, и так же естественно должны приниматься. Растущий ребенок скорее выказывает стремление освободиться из опутывающей его паутины материнской заботы. Но несчастное существо, лишенное всего этого в нежном возрасте, конечно же, ограблено. Такова была и моя доля. После того как я вдруг сразу обрел избыток материнской ласки, я сразу это почувствовал. Зенана[17] снаружи кажется местом заточения, для меня же это была обитель свободы".
Особенную притягательность внутренние покои дома обрели с тех пор, как там появилась жена старшего брата Джотириндроната, Кадамбори, "с изящными золотыми браслетами на тонких коричневых руках". Она была лишь немногим старше Роби, и он неосознанно стремился к тому, чтобы сблизиться с ней.
Но Роби ошибался, если вообразил, что новообретенное положение избавит его от посещения школы. Старшие настояли на возвращении в Бенгальскую академию, а также наняли двух учителей, которые занимались с мальчиком санскритом и бенгальским языком. Однако учителя эти вскоре обнаружили справедливость изречения, что легче привести коня на водопой, чем заставить его пить. Пришлось им бросить все попытки выучить Роби премудростям грамматики, и они начали просто читать с ним классические произведения: учитель санскрита — "Шакунталу", учитель бенгальского — "Макбет" по-английски. Учитель бенгальского языка, Гьян Бабу, происходивший из известной семьи ученых, вскоре нашел способ ладить с непокорным учеником. Они читали вместе несколько сцен из "Макбета", а затем он сажал Роби под замок и выпускал пленника только после того, как тот переложит бенгальскими стихами прочитанные страницы. Таким образом была переведена вся пьеса — первое приношение начинающего поэта великому английскому драматургу. К сожалению, рукопись не сохранилась. Лишь один отрывок — перевод первой сцены с ведьмами — был опубликован через семь лет, в 1880 году, в литературном журнале "Бхароти". Эта публикация свидетельствует о замечательном мастерстве, с которым мальчик владел бенгальским языком, стихосложением и особенно народной разговорной речью. Видимо, для перевода именно этой сцены он воспользовался особым размером и стилем, чтобы подчеркнуть таинственный характер происходящего.
Бенгальская академия, с ее англо-индийским духом, с уличным жаргоном учеников, с уроками, которые словно обрушивались на головы нерадивых школяров, была для Рабиндраната невыносимой. Наверное, во время утомительных классных занятий он и сочинил свою первую поэму "Абхилаш" ("Стремление"). Она появилась в следующем, 1874 году в журнале, издававшемся семьей, без указания имени автора. В заметке редактора лишь указывалось, что сочинение принадлежит перу двенадцатилетнего мальчика.
Вскоре он снова сменил школу и был принят в колледж Святого Ксаверия — впрочем, от этой перемены ничего не изменилось. Обучение и здесь было таким же скучным и формальным, как и в предыдущей школе, атмосфера казалась еще более тягостной из-за торжественного соблюдения религиозных обрядов.
Наконец в 1875 году в возрасте четырнадцати лет он окончательно бросил школу. Как бы ни уговаривали, чем бы ни грозили ему в семье, он больше не вернулся "на фабрику обучения". Его наставникам пришлось отказаться от всех планов о его будущей карьере и прекратить свои попреки. Старшая сестра, ухаживавшая за маленьким Роби, сетовала: "Мы все надеялись, что Роби вырастет мужчиной, но он нас ужасно разочаровал". Действительно, по общепринятым нормам он показал себя полным неудачником.[18]
Покончив навсегда со школьными занятиями, он вовсе не думал бездельничать. Он был прирожденным поклонником Сарасвати — богини науки и искусства; просто он не желал, чтобы к ее алтарю его вели насильственно, он хотел служить ей по своей воле. Вся атмосфера семьи подходила именно для такого свободного поиска знаний.
Дом в Джорашанко был подобен улью, куда собирался мед, полученный от разных цветов, диких и культурных. Поэты и ученые, музыканты и философы, художники и общественные реформаторы, гении и безумцы — все они жили одной большой семьей, а другие, подобные им, приходили извне. В доме ставились пьесы, написанные членами семьи, все время звучала музыка. Бенгалия переживала бурный процесс культурного возрождения; невиданную популярность завоевывали книги и литературные журналы, где печатались поэмы, романы с продолжением, переводы с иностранных языков. Юный Роби жадно читал все, что попадало в его руки, и внимательно слушал чтение и беседы старших.
Пробуждение сознания новой интеллигенции, в сочетании с приливом патриотических настроений привело к организации несколькими годами ранее, в 1867 году, культурно-политического празднества под названием Хинду Мела. Как и другие прогрессивные начинания в Бенгалки того периода, оно щедро поддерживалось семьей Тагоров. Мела может считаться предшественником Индийского национального конгресса, политической организации, которая под руководством Махатмы Ганди завоевала независимость Индии.
В феврале 1875 года юный Роби выступал с чтением своей новой патриотической поэмы на этом празднестве.[19]
Поэма появилась в англо-бенгальском еженедельнике "Амрита базар патрика". Воодушевленный успехом, он вновь добивается триумфа, прочитав другое стихотворение, "Прокритир кхед" ("Жалоба природы"), перед литературным собранием.
8 марта того же года скончалась его мать, Шарода Деби. Ему минуло тогда тринадцать лет и десять месяцев.
В ночь, когда умерла его мать, Роби спал в детской на первом этаже. "Не знаю, — вспоминал он, — в который час старая наша нянька вбежала в слезах и закричала: "Малютки мои, все для вас пропало!" Моя невестка увела ее прочь, чтобы уберечь нас от внезапного ночного потрясения". Утром, мальчик узнал о смерти матери, но не мог осознать, что это значит. Он увидел, как она лежит на кровати во дворе, и в облике ее не было ничего, что могло бы посеять страх в сознании ребенка. Она была как будто погружена "в глубокий и мирный сон". Только когда тело вынесли из дому, вспоминал он, "горе как ураган пронеслось в моей душе при мысли, что никогда уже она не войдет снова в эту дверь, не займется, как обычно, домашними хлопотами". Возвращаясь с церемонии кремации, он взглянул на дом и увидел отца на передней террасе, неподвижно застывшего в молитве. Эта картина, глубоко врезавшаяся в его сознание, помогала ему еще не раз переносить тяжелые утраты.
Роби повезло. В поворотный момент отрочества
